Удивительные мысли и предложения из сериала Острые козырьки

Сериал «Острые козырьки» наполнен интересными и забавными цитатами, которые могут поднять настроение и помочь в жизни. В этой статье мы поделимся некоторыми из них.

— Хорошая идея, мистер Шелби, разрядить обстановку вдали от армии. Мы здесь, как генералы на поле боя — смотрим на битвы своих солдат. — Слишком близко к полю боя для генералов.

— Томми, нам дали худшую работу. — Да, а мы еще и сами вызвались… Иногда это длится целую ночь… Я лежу здесь и слышу лопаты и кирки… за стеной, там. И молюсь, что солнце взойдет раньше, чем они докопают. Нет, я не молюсь — я надеюсь. И иногда получается — солнце побеждает. Но чаще всего — лопаты побеждают солнце.

— Томми, я хочу, чтобы среди всех людей в мире именно ты оценил мою смелость. <…> — Смелость — это бывать в тех местах, где не бывали другие мужчины. А о Лиззи Старк такого сказать нельзя.

Чтобы тебя здесь не было, когда я вернусь! Если вернусь. «Если» — неотъемлемая часть жизни в Бирмингеме.

— Она нашла на телеграфе список имен. И в этом списке наши с тобой имена значатся. Что это за список такой, где имя коммуниста идет рядом с именем букмекера? — Быть может, это список тех, кто тщетно питает надежды нищих? Мы с тобой, Фредди, только в одном отличаемся: мои лошади… Мои лошади, иногда все же выигрывают.

— Не думаете ли вы, что между нами возможна некая доля уважения? Мы давние враги, которые поднялись над своей ненавистью друг к другу и можем ценить профессионализм соперника… Лично я так не думаю. — Я тоже.

«Дорогая Грейс, я пишу это письмо с тяжелым сердцем. Я точно знаю, что ты сделала и с кем ты это сделала. Ничего этого не будет упомянуто в отчете, тем не менее, ты должна знать, я в курсе, что ты отдалась человеку, который является нашим заклятым врагом. Это не просто измена, это отвратительнейший поступок, твой отец стыдился бы тебя. Что касается меня — я опустошен. Ты предала каждый принцип и понятия чести, данные тебе от рождения и во имя чего?» — Любви…

Интеллект штука хорошая, но часто включается тогда, когда уже поздно.

— А кто рассказал все полиции? — Знаешь, Джон, учитывая, какой я умный, выходит, что это мог быть только я.

Помнишь, ты вчера спрашивал, где мама? Ее нет, Чарли, и нам с тобой нужно кое-что понять. У нас есть ее фотографии, ее одежда, в ее комнате все останется, как было. Все останется, как было… Я не очень хороший человек, Чарли, скоро ты это поймешь, но мама не вернется, мы с тобой одни. Она будет жить в наших сердцах, ведь мы любим ее…

Полагаю, получить пулю от женщины также больно, как и от мужчины? Только позорнее. Знаете, мистер Кэмпбелл, когда я получил пулю, то мне дали медаль, а вам, видимо, не дали… <…> Каждый раз, когда вы опираетесь на трость, вы, должно быть, видите её лицо.

— Надеюсь, ты помнишь, кто он? Он обрезал людям уши и языки. — Я помню, кто он! — Проблема работы под прикрытием в том, что важно помнить, кто ты.

Там, во Франции, я привык смотреть как умирают люди, но не привык к виду умирающих лошадей, они тяжело умирают…

Ложь ходит быстрее правды.

— Ты произнес прекрасную речь, что веришь в равные права для женщин компании, но когда доходит до дела, ты нас не слушаешь. Ты не доверяешь женщинам? Томас, это была всего одна женщина, может пора ее забыть? — Забыть кого?

Хотите меня убить — цельтесь в голову. Там все проблемы. От выстрела в живот умирают пол дня. Я видел таких на войне, солдаты ходят с кишками в руках, как с грязным бельем.

Дорогая Грейс, я пишу тебе без злости, очень давно я научился ненавидеть своих врагов, но еще никогда никого из них я не любил.

— Будешь искать её? — Она в прошлом, а прошлое меня не волнует, впрочем, будущее уже тоже…

— Чем занимался ваш отец? — Он предсказывал будущее и воровал лошадей. Часто предсказывал, что у кого-то умыкнут лошадь и все дивились, когда так и случалось.

Вы не должны позволять вашему прошлому влиять на ваши суждения.

Политика — это когда намеренно делают, что-то лучше для одних и хуже для других.

Машины не лошади — у них нет сердца, с ними не поговоришь.

В пабах люди много чего болтают. Чаще всего, за них говорит виски.

— Я не знаю, что здесь делать. — Артур, ты две трети жизни провел в пабах. Просто наливай вместо того, чтобы пить. — Но я же все равно могу пить? — Твой паб — делай, что хочешь.

Знаешь, который час? Я тебе скажу: вечер. Восьмой час. Ты будешь жить до восхода солнца. Последнее, что ты услышишь, как за окном запоет дрозд. Дрозд поет красиво, но благодаря тебе моя жена никогда уже это не услышит.

— Я возблагодарил Бога и вашего короля за спасение, хотя с тех пор он менял только унижает. — Кто — Бог или король? — Иногда оба.

Знаете, джентльмены, есть ад, а есть другое место — ниже ада.

Единственный способ гарантировать мир — внушить, что война безнадежна.

— Одна минута перед боем. Солдатская минута. В бою это все, что у тебя есть. Одна минута на все. Все, что было до — бессмысленно, всё, что будет после — бессмысленно тоже… Ничего не сравнится с этой минутой. — Разве у тебя было недостаточно таких минут во Франции?

— Одинокая женщина в Бирмингеме с десятью тысячами долларов наличными? — У нее есть револьвер. — Ах да… — Вы не доверяете женщинам? — Я не доверяю Бирмингему.

— Иногда я жалею, что спас тебя от той пули во Франции. — Поверь, иногда и я об этом жалею.

В темноте творятся дьявольские дела, Артур, мы же обсуждали, начинай работать при свете дня. В тебе есть свет, он живет в твоем сердце.

— Забирать жизнь у человека, плохой он или нет, — это грех. — Нет, забирать жизнь без причины — это грех.

— Я люблю тебя. — Это пройдёт, Грейс. Всё проходит…

Мой брат и любовь доброй женщины провели меня через темные времена. Теперь и у Томми есть любовь доброй женщины. Ее зовут Грейс, это значит «милость», как милость Господня.

Виски — самая лучшая сыворотка правды, сразу показывает, кто лжет, а кто нет.

В тебе здравомыслие матери и безрассудство отца. Я вижу, как они борются. Пусть победит мать.

Ты знал, что если зовешь кого-то после полуночи, то обычно приходит та служанка, которая влюблена в своего хозяина.

— Артур, ты же завязал с виски? — Завязал, но иногда пробую, чтобы не забыть зачем завязал.

— Ты обрюхатил Аду, потому что она Шелби? Думал, это поможет тебе стать кем-то? Я не позволю испоганить жизнь моей сестре, ради твоих планов. — Господи, ты в самом деле в это веришь? Я люблю ее, Томми. Люблю с тех пор, как ей было девять, а мне двенадцать. И она любит меня. Ты хоть слово такое знаешь?

Надо понять, как эти подонки действуют. Для них семья это слабое место, для меня семья — это сила.

Господу все равно, где ты живешь в трущобах или во дворце, Господу все равно беден ты или богат. Для него ты все равно остаешься божьим.

— А сколько будет стоить ваш костюм? — Я не плачу за костюмы. Либо они за счет заведения, либо заведение сгорает.

Ты должен добиваться того, чего хочешь, по-своему.

— Как же я в ней ошибался. — Я тоже в ней ошибался. Однажды вы сказали, что меня никто не полюбит. Она меня любит. Она так сказала. Она меня любит, а вам досталась простреленная нога и трость с волчьей головой.

Проще всего договориться с отчаянным человеком.

Помнится, я где-то читал, что вы, ирландцы, не можете договориться между собой. Король предлагает подписать мирное соглашение, а вы раздуваете конфликт. Забавно, не так ли? Война за мир…

— Ты знал, что они собирались взять Эден? — Знаю ли я про Эден? Да. — Ты знал, что они собираются это сделать еще до того, как они это сделали? Потому что это определяет главного, так? Того, кто знает обо всем еще до того, как что-то произойдет. — Я знаю, что я знаю, знаешь ли. Если ты не знаешь, значит ты, мать твою, не знаешь, не так ли?

Когда план хорош — торопиться смысла нет.

— Вам веселую песню или грустную? — Грустную. — Хорошо, но предупреждаю, я разобью вам сердце. — Уже разбито…

— Дома люди совсем другие. — В смысле? — Расслабленнее, беззащитнее.

— Ада говорила, что вы все держите в себе. — Так поступают мужчины. — У вас хорошая сестра, она мне понравилась. Ей нелегко видеть, как брат и муж борются друг с другом. Томас, мужчинам тоже нужно выговариваться.

Ты знал, что сумасшествие дарит свободу? Иначе мы просто крестьяне, подчиняющиеся законам. Я вижу, что в тебе тоже живет это сумасшествие.

— Вы бы взяли? — Взяла бы. — И носили бы? — Отчего не носить? — Это и есть мой вопрос. Он был на жене, когда ее убили и я не сплю по ночам. Каждую ночь я виню себя в ее смерти. Я перешел несколько границ. — Хотите услышать, что камень проклят, тогда ее смерть не ваша вина. — Если бы я верил священникам, я бы исповедовался и попросил прощения, но я верю вам, мадам Боссуэл. У меня сын и бизнес, мне надо спать. — Камень проклят. Проклятье прожигает мне ладонь.

— Поднимите руки те, кто воевал во Франции; те, кто стоял плечом к плечу со своими товарищами и видели, как они умирают, поднимите руки. Кровь, пролитая на полях Фландрии, реки вашего пота, и кому-то из вас досталась награда? Может быть, вам? — Нет! — Может быть, вашим женам? — Нет, нет! — Так кому же тогда? Они есть среди нас? — Нет! — Или они сидят по домам, в комфорте, с набитыми животами, когда вы пытаетесь наскрести жалкие гроши на обувь вашим детям? И что они предлагают вам за ваши жертвы? Они урезают вам жалование! Вот ваше вознаграждение.

— Что за хрень происходит с ним последнее время? — Если бы я знала — купила бы лекарство в аптеке.